тема www.nn.ru/community/pv/main/...2.html#190163412

Обретение.

Я дописывала последнюю историю, когда раздался звонок и бодрый мужской голос сообщил, что мой номер ему дал друг, жена которого у меня рожала в прошлом году. Теперь и его жена собралась родить первого ребенка. Обычный звонок. Ничего нового, таких за день бывает несколько. Назначила время для приема.
Бывает так, что клиенты сразу вызывают отторжение. Женщина сидела молча, а ее супруг продолжал на меня налегать: вызов на роды в любое время, без всяких там «заболела, устала и бла-бла», присутствие мужа на родах «а то еще введете ей что-нибудь», отдельная палата и совместное пребывание, «а то еще ребенка подмените», ну и выкладывание на живот сразу, к груди тут же, никаких прививок «задолбали опыты на людях ставить», и самое главное – никакого кесарева, и т.д., и т.д… И вообще мы не верим никому тут, но вот говорят, что Вам можно. Я все это выслушала и спокойно сказала, что я не смогу приехать к ним на роды. Отказ совершенно обескуражил мужчину, он полез в карман, тут же выложил на стол несколько крупных купюр. «Вы не думайте, мы богатые люди, все оплатим!» «Меня не интересуют деньги. Я не могу Вам гарантировать все ваши условия. Я должна соблюдать Ваши права, но я тоже имею свои права и обязанности. Извините!»
«Господи, зачем ты мне послал этих людей? Не повезет тому, кто с ними встретится в родах», - думала я, удаляясь из приемного покоя.
Признаться честно, я долго перемалывала этот диалог, но через несколько дней и думать про них забыла.
Было воскресное дежурство, куча работы, кроме родов и операций, большая выписка, нервное хождение за мной родильниц, которых пришлось задержать из-за плохих анализов, слезы, истерики, недовольные пациентки, у которых до 12 часов так и не было обхода из-за занятости врачей, не менее нервный персонал. В общем, все как всегда по выходным. И тут вызывают меня в родовое отделение, где некий муж требует, чтобы к его жене пришел главный врач, «а то все остальные шибко молодые». Формулировка мне что-то напомнила, но я еще не осознавала, кто меня ждет внизу.
В родовом боксе из угла в угол нервно, словно лев в клетке, метался мужчина. Я его сразу узнала по массивному затылку. «За что?!» - почти выкрикнула я.
«А, это Вы!»- агрессивно бросил он мне, - «Где главный врач?»
«Сегодня я за него», - устало сказала я. И это чистейшая правда. В выходной день все функции управления и администрации возлагаются на старшего врача смены. Мужчина еще больше завелся: «Мне главный врач нужен, а не Вы!» «Его сейчас нет, он не сидит по выходным на работе, а находится дома. Если Вы с ним договаривались – тогда позвоните ему, он приедет или отдаст распоряжения насчет Вас.» «Ни о чем я не договаривался! Бардак тут у вас! Даже главного врача не найти!»
Я не спорю. Да и не о чем. Осматриваю женщину. В прошлый раз до осмотра не дошло, но я про себя отметила, что живот выглядит крупноватым относительно самой беременной. Она спокойная, тихая женщина, рассказывает о себе, о беременности. Когда я склоняюсь над ее животом, чтобы послушать ребенка стетоскопом, она тихо шепчет: «Вы не обращайте внимания, он хороший. Простите его.» Я просто киваю. И про себя думаю, что вообще так бывает: мужчина слишком беспокоится и выражает свое беспокойство в грубости к врачу и персоналу роддома. Может, и здесь тот же случай. Успокаиваю себя, но в душе скребут кошки: ребенок, как мне и показалось, большой, слишком большой. Вероятно, не сможет родиться сам. Или будет серьезная травма. Я говорю об этом сразу. «Ну вот, начинается! Никакого кесарева! Только сама!» «Я не говорю, что это будет обязательно, но ставлю Вас в известность, что мальчик очень большой, и есть такая вероятность.» «Ничего, родит!»
Я просто ухожу из бокса. Меня разбирает злость: мной пытаются манипулировать в угоду своим взглядам, представлениям, а главное во вред своей жене и ребенку. Видел бы он себя со стороны!
В соседний бокс привезли женщину в потугах. Крик просто душераздирающий. Весь персонал родового помогает перейти на стол, переодеть рубашку, быстро раскрыть стерильный мешок с пеленками, поставить капельницу… Я тем временем выясняю. Что это вторые роды, первый ребенок умер в родах. Я слушаю живот, в ожидаемом месте ничего нет, перемещаю трубку чуть ниже – опять ничего. «Тише!» Все замирают. «Я ничего не слышу.» Беру доптон – перемещаю, весь живот в геле, но аппарат только трещит – ничего похожего на сердцебиение нет. «Что-то не так?» - спрашивает между криками женщина. «Не так…» Тут начинается очередная потуга и на стол выплескиваются черные воды. Все становится ясно. Мы с акушеркой молча переглядываемся. Последняя потуга. Безжизненное тельце лежит на пеленке: ребенок погиб несколько дней назад, кожа облезает, пуповина мертвенно черного цвета. Женщина кричит в ужасе: «Он же утром шевелился!!! Сделайте что-нибудь! Оживите его!» «Это невозможно, к сожалению. Нам очень жаль.» Сердце обливается кровью: неужели так бывает – что первый, что второй ребенок… «Наверное, Вам надо обследоваться, чтобы понять, почему у Вас дети погибают. Вы обследовались может быть?» И тут женщина сквозь слезы говорит: «Я сама во всем виновата! Не умирал у меня первый ребенок, я его просто оставила в роддоме. Мне 16 лет было. Это меня Бог наказал!»
Когда рождается мертвый ребенок, у всего персонала наступает ступор: вроде и хочется поговорить, но не получается. Начинаешь машинально прокручивать в голове, что можно было сделать. Но тут ничего не сделаешь.
Тем временем в первом боксе роды идут своим чередом. Дело движется к полуночи, а раскрытие к полному. Снова осмотр: пробуем тужиться, ребенок не движется совсем, стоит на месте. И не удивительно! Он не меньше 4.5 кг. Муж опять заводится. Начинает шуметь. «От Вашего крика ничего не изменится, Вы только нервируете всех и пугаете жену. Хорошо, давайте поменяем положение, давайте полчаса посидим, потом еще полежим на левом боку. Возможно, ребенок сможет развернуться и опуститься.»
Не успею я выйти из бокса, как раздается звонок из палаты беременных: отошли воды и начались схватки у тройни, срок 28 недель. Через 25 минут три крошечных малыша пищат на обогреваемом столе. Их мама плачет от счастья, не обращая внимания на продолжающуюся операцию: у нее за спиной бесплодие 10 лет, три неудачных попытки ЭКО, это четвертое. Всю беременность лежала в больнице, теперь вот три недоношенных крошки – два мальчика и девочка: 1020, 980 и 860 грамм. Им предстоит долгий тяжелый путь к полноценной жизни. Шансы есть, но есть и множество рисков. Пока мама этого не понимает. Она просто рада их рождению, их писку, их крошечным ручкам и ножкам, выразительным крупным глазкам на фоне непропорционально большой головки с морщенной ярко красной кожей. Через 30 минут педиатры сообщают, что двое из троих уже на ИВЛ, а девочка пока справляется. Но и она пойдет на аппарат через 5 часов, еще до того, как мы сдадим смену. Но это уже другая история.
Я возвращаюсь в первый бокс. Женщина нехорошо кричит в каждую схватку. Это такой специфический крик, он от нестерпимой боли при перерастяжении матки: плод не может продвигаться, а матка продолжает сокращаться, заставляя женщину метаться в кровати даже между схватками. «Ничего не изменилось. Ребенок не сможет родиться. Надо срочно идти в операционную.» «Нет! Никаких операций! Мы согласны на капельницу!»- заявляет муж. «При чем тут капельница? Она ей не поможет, она не расширит таз и не уменьшит ребенка!» «Я напишу в прокуратуру!»- кричит на меня мужчина. «Вы можете туда прямо сейчас пойти, благо она рядом, метром 500, не больше! Не мешайте нам работать. И позвольте спасти Вашего ребенка!»- я повышаю голос. «Вытащите его! Вы должны уметь!» - продолжает настаивать муж. Я обращаюсь к женщине: «Вы должны нам сказать, что делать. Вы и только Вы! Это Ваши роды, это Ваше тело, это Ваш ребенок. Принимайте решение самостоятельно. Не бойтесь никого и слушайте только себя. Вы даете согласие на операцию?» «Я согласна», - выдыхает женщина.
Через 10 минут в моих руках кричит Максим, весом 4700, он вцепился в мой палец и пытается запихать его в свой мягкий пухлый ротик. Мне виден его загривок в складочку, точно такой же, как у стоящего за дверью отца: «Ну ты и богатырь! Смотри, это твоя мама!» - я поднимаю малыша над перегородкой, разделяющей меня с лицом женщины. Раздается восторженный всхлип: «Он копия папа!» «Да-да, это точно, - все смеются, мы уже забыли про папины выражения в наш адрес. - Отдай мне уже палец, маленький упрямец!»
В 4 утра меня вызвали во второе отделение. Там только что родила наркоманка. Роды не первые, но добиться от нее, какие – невозможно. У нее все мысли о дозе. Ребенка отодвинула, отвернулась. «Она не хочет его брать,» - сообщила акушерка. «Я домой пойду,» - сказала женщина. «Давай так: ты долежишь до утра, в 9 часов к тебе придет юрист, ты оформишь отказ, и свободна. Хорошо? Иначе с милицией к тебе домой поедем, все соседи узнают. Зачем тебе такая слава.» Молчит, нахохлилась. Наверное, ждала, что ее будут оскорблять и ругать. Акушерка что-то бормочет себе под нос. Я просто отвернулась. Что я ей должна сказать: забирай ребенка домой. Зачем? Он ей не нужен, ей бы с собой разобраться. Что она даст этому ребенку. Все равно его опека отберет, если успеет. А то и просто погибнет ребенок от холода или голода. Невольно начинаешь думать, и зачем ей только дана эта беременность, и зачем ей дан этот ребенок! И тут у меня мелькает мысль. А что если… Я поднимаюсь на 4-й этаж, в палате тихо. На кровати еле слышно плачет женщина. «Я понимаю, что я не вовремя,» - начинаю я. – «У нас появился отказной ребенок. Правда, он ребенок наркоманки. Может быть, вы подумаете об усыновлении. Мы могли бы помочь с документами. Вы просто подумайте.» «Нет, это мой крест. Я не хочу чужих детей.»
Прошло 5 лет. Интересно, это только у меня так бывает или со всеми? Внезапно события давно ушедших лет проявляются как-то одновременно и сливаются в полосу новых событий. Я сидела на приеме в частной клинике (ну я там подрабатывала). Прием был длинным, я порядком устала, еще и после дежурства. В соседнем кабинете шел прием у педиатра, казалось, что сегодня собрались все самые горластые малыши округи. Я с тоской посмотрела на список пациенток: еще 5 человек, две новые незнакомые фамилии. Дверь открылась: на пороге стояла беременная, она широко улыбалась. «Вы не узнаете меня? Помните, у меня сын Максим на 4700, операция была ночью.» Я виновато пожала плечами: «Не помню». «У меня муж тогда не хотел кесарево, помните?» Тут меня кольнуло: «А, помню! Как у Вас дела?» «Спасибо, все хорошо. Максим – чудесный мальчик, ходит на самбо и в музыкальную школу. Спасибо Вам! Я вот за вторым собралась,»- говорит она и тихо добавляет: «Сама хочу попробовать, я понимаю, что у меня рубец на матке, но я хочу…» Я набираю полную грудь воздуха, чтобы ответить, но она предваряет мой ответ: «Вы не беспокойтесь, Саша не будет ни на чем настаивать, он очень изменился после наших первых родов. Он там в коридоре сидит. Сказал – иди сама». Я улыбаюсь: «Доверяет теперь вам и мне?» «Да, он очень поверил вам и за меня теперь не решает все.» «Ну что ж – посмотрим, сможем ли мы родить самостоятельно». Все складывается неплохо: ребенок некрупный, шов хороший, шейка готовится к родам. Вот ведь судьба, думаю я, ведь родит, скорей всего, получится. В первый раз не вышло, а теперь получится, наверное. Не успела закрыться дверь за клиенткой, как в кабинет вошли две женщины: постарше и помоложе. Помоложе – беременная. Мама 35 лет и дочка 15 лет. Дочка наркоманит уже два года, гепатит в и с, две попытки суицида, лечение в психиатрической и наркологической больнице. Вот теперь беременность. Мама плачет. Договаривается со мной о родах. Будущая внучка – все ее надежды.
С тяжелым сердцем выхожу в коридор, немного передохнуть от приема, выдохнуть. Ко мне вылетает педиатр из соседнего кабинета и протягивает фото: «Смотрите, это Ваша тройня, помните Алена, Алексей и Александр? Ну 28 недель.» С фото на меня смотрят три красивых ребенка. «Надо же! Какие красавцы!» «Ага, у Алеши только немного зрение пострадало, а так – все хорошо». Я улыбаюсь.
На диванчике сидит женщина с мальчиком лет 5. Я прохожу мимо, и вдруг она меня окликает. Ее лицо мне кажется знакомым, но я часто вижу знакомые лица, но не помню, кто это. «Помните, я родила мертвого ребенка на Вашем дежурстве?» Я ловлю себя на мысли, что за последний час уже второй раз виновато пожимаю плечами – не помню. «Я от первого ребенка отказалась в молодости, а потом родился мертвый, вы мне предложили усыновить…» Тут до меня доходит, кто это. Я недоуменно смотрю на мальчика, видимо, в моих глазах все написано. Она мягко отвечает: «Это мой Ваня, тот самый Ваня, которого Вы мне предложили усыновить. Я тогда ушла из роддома, а ваши слова мне запали в душу, никак забыть не могла. Ну вот и собрала документы, выяснила, где этот мальчик, и вот теперь это мой сынок. Он на танцы ходит и еще на хор. Все говорят, что на меня похож.» Она продолжает говорить, но я ее слушаю в пол-уха. Я впилась взглядом в мальчика. Комок подкатывает к горлу, я понимаю, что сейчас потекут слезы. Мне хочется, сказать что-то очень хорошее и доброе, но женщина перебивает бурю моих эмоций: «Я вот к педиатру пришла, не знала, что вы здесь работаете. А можно я к вам на консультацию ходить буду, у меня 24 недели. Только у меня все очень сложно.»
Ее беременность была действительно сложной: ушитая шейка, пессарий, уколы клексана. Как я и подумала в тот момент, когда оказалась, что ее предыдущий ребенок умер внутриутробно, у нее была тромбофилия, которая замедляла теперь рост этого малыша. Она ходила на консультацию в те же дни, что и девочка-наркоманка с мамой. У обеих задержка развития плода. Только у Кати с героиновым стажем из-за наркотиков (она их конечно же колола в тайне от матери), а у Юли из-за ее заболевания.
Прошло два месяца. На очередном дежурстве звезды сошлись: роды происходили как из рога изобилия. Сначала приехала Вика с Сашей. Они рожали очень тихо. Вика мужественно терпела все схватки, а Саша сидел в коридоре рядом со мной и шепотом спрашивал: «Может все-таки кесарево, боюсь я за ее рубец, вдруг разорвется». Я лишь улыбалась и отрицательно качала головой. «Я тоже боюсь, - отвечала я ему, - но это наша с Вами тайна».
Наверное, он считает меня сумасшедшей, усмехнулась я. Через 3 часа Вика родила дочку на 3700. Рубец выдержал. Саша сиял и раскачивал на руках девочку, совершал оборот и целовал Вику. «Ну, как ощущения?» - спросила я. «Словно трактор проехал, но лучше, чем после операции. Спасибо! Я словно обрела себя.»
У меня зазвонил сотовый: «Мы внизу, у Кати очень сильные схватки,» -сообщил мне взволнованный голос мамы.
Катя и мама сидели в приемном покое. Катя очень бледная с легким желтоватым оттенком сцепила губы и выла. Мама в ужасе смотрела на нее, не зная чем помочь. «Не переживайте, наркоманки всегда так реагируют на боль. Они ее не могут терпеть. Все нормально. Скоро родит, - » сообщила я, быстро осмотрев Катю.
Действительно, вскоре маленькая, сморщенна девочка уже кричала на родовом столе. Катя безучастно блуждала глазами по стенам родовой, а мама заливалась слезами. «Спасибо, спасибо! У нее будет совсем другая жизнь, я обещаю, я буду ей заниматься, следить, я не дам ей связаться с наркотиками,» - словно слова клятвы произносила она. «Вам будет очень трудно, я желаю Вам сил!» - говорю я и ухожу, чтобы больше их не видеть. Не знаю, хотела бы я такого обретения – замену или подмену дочери…
В два часа ночи раздался звонок. Отошли воды у моей Юли, всего 32 недели, малыш совсем маленький, лежит поперечно. Несмотря на то, что предстоят третьи роды – надо оперировать. Еще и анализы не все акушерка вписала, нет последнего мазка, придется во второе отделение определять.
Юли огляделась: «Я здесь рожала свою первую девочку. Это было в феврале 199… года.» Мы с ней никогда не касались этой темы: «Вы бы хотели все изменить?» «Не знаю. Конечно, я бы сейчас никогда бы не оставила ребенка. Но тогда это был единственный возможный выход. Надеюсь, у нее все хорошо.» «Вы бы хотели ее увидеть сейчас?» «Если только со стороны. Ей ведь уже за 20, возможно, есть свои дети. У нее совсем своя жизнь.» Я кивнула.
Малышка оказалась вполне активной, хотя и весила всего 1200 грамм, она отчаянно болтала в воздухе тоненькими ножонками и пищала, лежа у меня на ладони. Я облегченно выдохнула. Не так уж все и плохо. «Ну вот и сестренка теперь у Вани есть,» - сказала я, передавая крошку акушерке.
Операция прошла спокойно, хотя я и боялась кровотечения из-за клексана. Только я наложила повязку, как в операционную просунулась голова акушерки из приемного покоя: «Нам кровотечение привезли, срок всего 34 недели,» - сообщила она тревожным голосом.
«Не размывайтесь!» - крикнула я операционным и побежала в приемный покой. На кушетке лежала молодая женщина: под ней не очень много темноватой крови.
«Вот, встала в туалет, и тут заболел живот, и потекло», - извиняющимся голосом прошептала она. Давление высоченное, пульс чуть частит. Дотрагиваюсь до живота – она морщится. «Вот тут», - показывает она слева по ребру. Сердцебиение плода есть.
«Вас надо срочно оперировать, иначе…»
«Там моя мама – скажите ей, пожалуйста, а то она волнуется.»
Я помогаю погрузить женщину на каталку и выхожу в коридор. Немолодая пара, увидев меня, вскакивают. «Ну что там?» «Скорей всего отслойка плаценты, надо срочно оперировать. Иначе все погибнут.» Женщина бледнеет. «О, пожалуйста, эта наша единственная дочка!» «Все будет нормально» (я никогда не говорю «хорошо», сама не знаю почему). «Вы сами рожали в срок? У Вас все нормально было при беременности?» - спрашиваю я. Пара мнется, переглядывается. «Надо сказать», - говорит супруг. «Я не рожала, у нас бесплодие. Мы Машу совсем маленькую взяли из дома малютки. Она не знает, что неродная. Не говорите ей!» Я чувствую всю неудобность ситуации: «Я лишь хотела узнать, не является ли то, что с ней происходит наследственным. Конечно, я никому не скажу.» «Про наследственность я не знаю. Мы только знаем, что ее в этом роддоме родила молодая 16-летняя мамочка, наверное, здоровая.» «Ну и ладно. Ждите, я выйду все расскажу вам.»
В операционной все приготовили. Я как раз вовремя. «Мы уж не стали в другом отделении разворачивать операционную, надо ведь быстро». – говорит операционная сестра. «Да какая разница, предыдущая операция тоже чистая была, там просто анализы не вписали».
«Поехали», - говорит анестезиолог. 2 минуты и бледный мальчик повисает у меня на руке. «Что-то совсем плохой, отслойка плаценты почти полная, матка вся кровью пропитана. Караул…» Мальчика интубирует педиатр и, завернув в пеленки, бегом уносит ПИТ. Следующие 30 минут мы с ассистентом спасаем матку. Вообще такую матку надо убирать. Она плохо сокращается, кровит. Но каким-то чудом после введения суперсовременных препаратов тромбы встают в сосудах и кровотечение прекращается. «Тромбофилик, наверное,» - ворчит анестезиолог. «Наверное», - откликаюсь я. До самого утра мы лечим еще патологическую свертываемость крови, переливаем плазму, кровь. Часов в 7 я заглядывают в детский ПИТ: девочка Юли лежит в кювезе, разглядывает меня через стекло, мальчик Маши в соседнем боксе в кювезе на ИВЛ, глазки закрыты, немного шевелит ручками. За стеклом в кроватке надрывается Катина девочка — у нее абстинентный синдром новорожденного… «Ничего, все будут жить долго и счастливо», - говорит уставшая педиатр и добавляет, - «я больше с вами, сумасшедшие акушеры, дежурить не буду, а то взялись всю ночь недоношенных рожать!» Это она так, побурчать, она хорошая, просто устала под утро. Она ведь и не прилегла, а впереди целый рабочий день. Наконец я сажусь оформлять истории. Юлину пишу быстро, я все про нее знаю. А вот Машину – долго, надо написать обоснование всех препаратов. Бессмысленно листаю страницы. Сколько ей лет, интересно, даже не посмотрела ведь. 21 год, родилась 6 февраля 199… февраля… 199… она у нас из дома малютки… молодая мать… 16 лет… рожала здесь в феврале 199… Меня словно облили холодной водой. Они ведь в одной палате лежат…
Я навещала их каждый день. Юля учила Машу сцеживаться, они вместе поднимались наверх в детскую реанимацию. Маша учила Юлю вязать пинетки. Они вместе перевелись в детскую больницу. Их дети ходят в одну группу детского садика. Женщины дружат, несмотря на разницу в возрасте, иногда они вместе приходят ко мне на прием в консультацию… И никто не догадывается, какая тайна скрыта от них обеих.
Вот и я обрела… тайну… на всю жизнь.

PS: рассказ основан на некоторых реальных событиях, но все имена, место и время действия изменены и любое совпадения следует считать случайным.

Все началось с того, что я попыталась ответить каляке-маляке в теме про удачный и неудачный новый год, да так и не смогла. И вот что получилось.

Помню я один из нескольких новых годов, встреченных на дежурстве в родильном доме.
Во-первых, 31 декабря - это один из самых сумасшедших дней в роддоме: часть пациенток патологии беременных выписываются и всю первую половину дня бегаешь по этажу и оформляешь выписки, крестясь в душе, чтобы ничего с тетеньками за праздники не случилось:). Во-вторых, в этот же день осуществляется одна из самых больших выписок из послеродового отделения, поэтому периодически приходится выбегать вниз, принимать "приятное" из рук счастливых пап и мам:). В промежутках два раза успеваю сходить в операционную - закон максимальной подлости: у плановых отошли воды.
К 14.30, выпив на бегу 50 грамм шампанского и спрятав за щеку тщательно нарубленный клиническими ординаторами оливье, приземлилась наконец на твердый диван-кушетку и, позевывая, начала перебирать в голове, чтобы такого успеть попросить под бой курантов. Открывается дверь ординаторской и с заговорческим, но недобрым видом появляется главный врач. Он выясняет, как я себя чувствую, как чувствуют себя мои родственники, и я понимаю, что дело пахнет керосином. Через пять минут он сообщает, что друзья реаниматологи в дружественной нам больнице продолжают бороться за жизнь вчерашней 16-летней девочки, которая чуть не умерла от домашних родов, но мы ее спасли, а вот ребенка - нет, но теперь у нее катастрофически, как по злому сценарию отказывают один орган за другим: почки-печень-легкие... И друзья-реаниматологи очень хотят завтра в 11 утра видеть друзей-акушеров на совместный консилиум - удалять все же матку или сохранить, подарив надежду когда-нибудь стать матерью ребенка не от 17-летнего паренька-соседа, а порядочного взрослого мужчины, но рискуя остальными органами и ее жизнью. Поскольку спасали мы ее с главным врачом вместе - то я понимаю, что ехать после дежурства надо. Но он не уходит, потирая обросший за трое суток, проведенных в роддоме, подбородок. И я тяжело вздыхаю, понимая, что самая главная новость меня ждет впереди. И точно! Друзья акушеры доблестного дальнего северного района нашей прекрасной области в течение недели лечили безуспешно гестоз у девочки то ли 17 , то ли 18 лет, а теперь у нее болит голова и понывает живот, но анестезиолог ушел в преждевременный отпуск по известной болезни, и оперировать девочку там нельзя. И 31 декабря в 14.00 эту девочку погрузили на машину и повезли в Нижний. И аккурат часов 10 вечера ее доставят к нам, а поскольку сценарий понятен - то к полуночи надо ожидать спасение ее жизни путем кесарева сечения и попытку вытянуть с того света глубоко недоношенного малыша. "Ну все, я пошел!"
В родилке - тишина, никого, плохой признак, значит придут позже, когда напробуются салатиков:). Пока совершаю рейд по местной реанимации, принимаю дежурство у всех врачей. К 17 часам наконец-то, не раскладывая постель, вытягиваю ноги на кушетке. Второй и совсем юный третий врач спорят о приготовлении оливье, потом переходят на обсуждение платья - у молодого врача после Рождества будет свадьба. Ее веселое щебетание прерывает телефонный звонок - ждет одна из палат беременных, там три женщины хотят рожать. Через 20 минут раздается звонок из приемного покоя и второй врач исчезает. Что же такого загадать в НГ? Перебираю в голове желания...
19.00 возвращается молодая врач - двоих из трех она переводит, а на другом этаже забеспокоилась женщина на плановое кесарево сечение, хотела оперироваться 5.01, но ребенок решил по-другому. Иду ее смотреть сама, посмотреть и поговорить. Женщина хочет родить в новом году, да и понятно, с нового года вводят материнский капитал, а у нее рождается третий ребенок. Смотрю внутрь - до утра не дотерпит, но часов 6-7 еще точно есть. Ей тужиться нельзя, а схватки она соглашается мужественно терпеть до НГ. Назначаю снотворное, по дороге назад встречаю акушерку из послеродового отделения: там три женщины температурят и одна после родов утром не может встать из-за сильной боли внутри. Подхожу - пульс, давление, хмурюсь... пречатки! ... в родовую! срочно анестезиолога! Грохотание каталки по роддому, быстрое, как в западных фильмах про больницу, приготовление к ушиванию гематомы влагалища, и откуда она тут взялась! И разрывов в родах не было! Но акушерство, что камаз с 20 прицепами, неизвестно куда занесет:(. Через 5 минут уже все готово - ждем только анестезиолога, вальяжно набирающего наркотик и постукивающего пальцем по ампуле. Я знаю, это они специально так делают, чтобы у хирурга чуть-чуть спало напряжение, и кровь от сердца снова прилила к голове:). Через час, расставшись с окровавленным халатом, бахилами и даже нижним бельем, выхожу из душа, где меня встречает восторженная молодая доктор словами: "Привезли, из..." Ну, ту девочку, из северных широт. Первая мысль - довезли. Вторая - успеем ли мы?
В приемном покое на меня обращены три пары испуганных глаз и сердитый пучок акушерки, заводящей историю. Сначала доктор, которая привезла пациентку - моя ученица, три года стажа. С 15.00 я все собиралась с мыслями, чтобы отругать ее на чем свет стоит, что запустила в своей тьме тараканьей пациентку, а теперь мне расхлебывать в ночи веселого новогодья! Но я перевожу взгляд на вторую пару глаз и понимаю, что доктор там бы просто не справилась. "Ну как доехали?" - спрашиваю я, стараясь смягчить голос. "Все в порядке? Судорог не было?" "Все в порядке, у нее даже голова прошла," - чуть слышно отвечает мне доктор, так же как на уроке. Она была хорошей студенткой, но немного робкой и застенчивой. И зачем пошла в акушерство, тут надо быть другой. Беру эпикриз, написанный ровным красивым почерком - еще не успел испортиться:). Читаю первые несколько строк. Улыбаюсь про себя. А может, и ничего, подрастет, заматереет. Лечила она ее неплохо, даже очень, но видимо случай тяжелый...
Пациентка... Девочка 15! лет, что ж такое, второй день подряд детский сад рожает! История до боли знакомая. Первая беременность, скрывала, сказала всего 3 недели назад. Животик совсем маленький, а сама девчонка - пухлая, с мелкими чертами лица, прозрачными серыми глазами и чуть рыжеватыми тонкими волосами, бледная и отечная, словно в нее бочку воды закачали. Facies eclampticus, вспоминается мне латынь... "Как ты себя чувствуешь, дочь?" "Хорошо". Они всегда так говорят, а потом падают в припадке судорог и уходят в кому.
Третья пара глаз - мама, моя ровесница, испуганная, едва сдерживающая слезы. Пока девочку переодевает санитарка, разговариваю с мамой. Она рассказывает свою версию деревенской истории любви двух подростков, потом все же плачет и шепчет: «Доктор, спасите мою дочь!» А что еще может сказать мама… Я слегка сжимаю ее плечо и отвечаю: «Мы сделаем все возможное!» А что еще могу я ответить…
Дальше все стандартно – реанимация, куча мониторов, катетеры, капельница, аппарат КТГ, анализы. Смотрю, оцениваю – может потянуть день-два для малыша, а может и не надо – уж больно риск велик. Звоню врачу–УЗИ, она живет в 5 минутах от роддома, но времени почти 22 часа и она сидит за праздничным столом! И все же она приезжает, смотрит на УЗИ, а малыш, несмотря на крошечные размеры матки, вроде даже ничего и может еще пожить 2-3 дня. А эти 2-3 дня нам нужны как воздух. Минут 20 просто сижу над историей, глядя на задремавшую девочку и показания мониторов – надо принимать решение… Ладно, риску, полечу хотя бы несколько часов, а там видно будет.
Спускаюсь в приемное: там мама девочки, врач - моя ученица и взъерошенная акушерка, уставшая принимать рожениц. «Мы ее полечим, а там посмотрим, как Бог даст», - говорю я. И мама снова заливается слезами. «Скоро новый год, Вы домой поедете или как?» - спрашиваю я. Отвечает акушерка, неожиданно дружелюбно: «Ну куда они на ночь глядя! Вот встретят НГ, как люди, и поедут! Там еще их водитель – может пригласить сюда?» «Конечно, что ж он не человек в новый год в машине на улице, как сирота сидеть!»
В родилке тем временем из 15 боксов – 8 занято. И когда успели! Акушерки сердито бубнят что-то себе под нос. Одна из них предлагает половину женщин усыпить до утра, а вторую половину побыстрей родить и встретить НГ. Я понимаю, почему они бурчат. Они тоже люди, со своими путевыми и непутевыми мужьями, больными, но все еще бодрыми или совсем лежачими родителями, со взрослыми или маленькими детьми. Им тоже хочется в последние минуты перед новым годом сосредоточиться и подумать, что бы загадать под звон курантов. И я их не виню за этот бубнеж. Вникнув в истории, принимаю решение оставить все как есть. Пусть рожают своим чередом, хотя НГ можем и не успеть встретить. Те девчонки, что на подходе, повторки, а с нового года – материнский капитал. Так что «Если хотите шампанского и материнского капитала – терпим до нового года!» - объявляю я веселым голосом. Из боксов раздается дружное пыхтение и частое дыхание. «Вот и договорились!» - потираю я руки. Акушерки недоверчиво смотрят на меня, но улыбаются. В кармане звонит сотовый – одна из коллег: сейчас приедет ее девочка – первые роды, а доктор уехала за город – просит любить ее девочку. Полюбим! Нам уже никуда не ехать, да и вечер перестает быть томным! Звонок городского: «Т.В., это Вас из реанимации № больницы.» Сердце ёкает… Там поднялась температура, а почки так и не работают, и легкие не дышат толком. Придется удалить матку… Черт!
Тяжкие мысли перебивает запах мандаринов и салатов: в комнате персонала санитарочки ведут последние приготовления к НГ, сервируя стол. Где-то там и моя селедка под шубой, которую я вчера поздней ночью мастерила, приехав из реанимации дружественной нам больницы. Проходя мимо телевизора, краем глаза вижу кадры из «Иронии судьбы». Настроение становится почти новогодним. Что же такого загадать? Устраиваясь на диванчике перед экраном и, в 401-й раз переживая за Ипполита, начинаю перебирать все, что нужно успеть загадать. Мысли с трудом концентрируются, но все же, надо загадать: во-первых, чтобы все были здоровы; во-вторых, чтобы… «Т.В., приехала платная девочка с мужем от М.А.! Очень всем недовольна и возмущается, что к ней не приедет МА.» Вздыхаю и иду в бокс к вновь поступившей паре. Холеная женщина, лет 30-32, с аккуратным животом, хорошим тазом и красивым лицом, отказывается одевать нашу выцветшую от бесконечной стирки рубашку. Муж слегка испуган и смущен поведением жены. Я улыбаюсь, начинаю разговор с поздравления с наступающим. Ох уж эти платные беременные! Я их понимаю, они долго выбирают врача, присматриваются, договариваются, и когда врач не приезжает – разочарование и даже злость – это нормальное состояние. Но все люди. У всех могут быть неотложные дела, болезни, болезни детей, просто три бессонные ночи подряд… Но в состоянии аффекта не все способны это понять. Переоделась – уговорили. «У Вас все отлично! Вы хорошо родите, - сообщаю я паре. – Не портите себе такое незабываемое событие в своей жизни! Мы с удовольствием примем у Вас роды, а может и М.А. успеет приехать к утру.» Довольны! Улыбаются. М.А. так и не успела, но женщина успокоилась и оставшуюся часть родов покорно прыгала на мяче и дышала, а муж пристроился позади и растирал ей спину.
«Т.В., 10 минут осталось! Пойдемте!» - акушерка дергает меня за халат. Мы идем в комнату персонала, там накрыты столы, они ломятся от явств! И моя селедка под шубой. Торжественно открывается морозилка и достается бутылка шампанского. Она разливается на всех присутствующих и даже на рожениц, поэтому получается совсем по чуть-чуть. И вот уже президент рассказывает, как, оказывается, мы хорошо прожили этот год, и как в будущем году будем жить еще лучше. Все собираются с мыслями, чтобы загадать желания. Где-то далеко появляется сирена скорой помощи. Она неумолимо приближается к роддому. Бьют куранты. «Пусть все будут здоровы!» - начинаю перечислять я под звон фужеров, и почему-то перед глазами возникают лица двух девочек – одной в нашей реанимации, а другой в реанимации дружественной нам больницы. Но сирена заглушает все мысли: скорая встает прямо под нашими окнами, хлопанье дверей, крики, знакомое причитание рожающей и почти тут же телефонный звонок из приемного дополняется звуки гимна РФ.
Глотнув шампанского и заложив за щеку ложку оливье, бегу вниз, в приемный. Как говорится, картина маслом: на кушетке в каких-то пестрых одеждах лежит совсем маленькая смуглая женщина и кричит, акушерка и санитарка стаскивают с нее эти лохмотья, вдоль противоположной стены стоят гардеробщица, охранница, мама «северной» девочки, ее шофер, доктор – моя бывшая ученица, а также санитар и фельдшер скорой помощи, привезшие роженицу. Я успеваю помыть руки, натянуть перчатки и проглотить оливье, который встает комком на половине пути. «Как тебя зовут?» Женщина кричит, не отвечает на вопрос и продолжает тужиться. «Она по-русски не понимает – таджичка. У нее дома 7 детей. Это восьмые роды», - отвечает сзади фельдшер. «Муж ее велел, как родит, домой ее привезти, а то последнего она покормить грудью не успела. Он орет дурью.» Через пару минут мне в руки рождается скользкий смуглый, как мама, мальчик, весь покрытый мелкими черными волосками, сморщенный и горлопанящий так, как кричат только дети, рожденные в огромной семье – чтобы их услышали видно. Женщина приходит в себя. И при виде сына начинает радостно кричать, размахивать руками, хлопать в ладоши. «У нее 7 дочек, а это первый сын,» - поясняет фельдшер. «Время рождения - 00.05, - объявляю я. – С Новым годом! Налейте всем присутствующим! И ей налейте, - показываю на родильницу. – У нее двойной праздник.» Прибегает акушерка из второго отделения, обрабатывает малыша, пока мы рожаем послед. Подтягивается педиатр, пропахшая мандаринами. «Ну, вот и Новый Год наступил,» - говорит она, весело осматривая младенца. «Здоровый парень! Значит и год хороший будет.» Родильницу и ее сына увозят с холодом на пузе во второе отделение. Я сажусь писать историю и краем глаза вижу компанию, собравшуюся у противоположной стены, они больше похожи на барельефы, чем на людей – так вжались, и так бледны. И у каждого в руке по фужеру с не выпитым шампанским. Меня разбирает смех. «С Новым годом, дорогие товарищи!» Народ молча, как на поминках, опрокидывает шампанское, словно водку.
Вернувшись в родилку около часа ночи, попадаю в горячий цех: роды следуют одни за другими. Мы с молодым доктором бегаем из бокса в бокс, потому что второй доктор в одиночестве трудится во втором отделении – там тоже запарка. К 3 часам присаживаюсь на 10 минут, чтобы написать наконец истории родов. Но тут пробуждается усыпленная мной с вечера беременная на плановое кесарево сечение, и уже понятно, что ее надо срочно оперировать. Через 30 минут стоим с третьим врачом в операционной, пропахшей соленой красной рыбой, появляется педиатр, пропахшая мандаринами. И все бы хорошо, но в середине операции влетает вторая врач со словами, что у нее острая гипоксия плода и надо срочно оперировать в параллельной операционной. Акушерская ночь набирает обороты: под взрывы петард и крики, доносящиеся с улицы, громыхая биксами с инструментами, вторая операционная бригада во главе с анестезиологом, педиатром и молодым врачом убегают вниз, а я остаюсь в относительной тишине с операционной сестрой и анестезисткой в пьянящих запахах новогодней ночи доделывать операцию. Через 20 минут я уже внизу – помогаю педиатру раздышать обмазанного густой зеленью грязных вод новорожденного в асфиксии. Появляется дыхание, тельце трепещет и под слоем зелени розовеет кожица. Поднимаюсь на верхнюю родовую, а там платная женщина от М.А. уже на столе и головка ее малыша почти родилась. Через пять минут еще один человечек ищет жадными губенками грудь и толкается скользкими пяточками, пытаясь ползти по маминому животу. Я улыбаюсь и спрашиваю: «Как Вы себя чувствуете?» «Как в раю!- отвечает счастливая мама, - Спасибо!»
6.30 утра. Скоро сдавать смену. Хотя нет, сегодня придут позже. Первого января очень тяжело добраться до работы утром. Значит можно спокойно писать истории. Третий доктор спит в обнимку с журналом свадебной моды, вторая врач потерялась где-то в недрах второго отделения. А я сижу в ординаторской и прислушиваюсь к звукам аппарата КТГ, поставленного в реанимации. Вроде ничего сердечко работает, потянет еще, и анализы позволяют.
В 9.30 появляется смена. Веселые и счастливые они окидывают взглядом нас, понимая, что мы вернулись с войны. Несмотря на усталость, мы все вместе садимся снова за стол и с аппетитом закидываем в пустые урчащие желудки оливье с конфетами, селедку с мандаринами, запивая томатным соком пополам с кока-колой.
В 10.30 приезжает главный врач, и мы едем в дружественную больницу, предварительно попрощавшись с девочкой в нашей реанимации: «Может, еще дождешься меня!» - говорю я ей напоследок. И ведь дождалась! 3 января, придя на очередное дежурство, я обнаружила ее все в той же реанимационной палате. Она встретила меня словами: «Вот я Вас и дождалась! Сказали, что Вы меня сегодня прооперируете.» Так и вышло. И ее малыш, несмотря на вес около 800 грамм выжил, а год спустя я получила на новый год открытку и фотографию очаровательной годовалой девочки.
В реанимации дружественной нам больницы нас уже ждали. Оказалось, что к утру температура спала, заработали почки и легкие стали лучше, да и печень перестала совсем уж погибать. Вот что значит молодой организм! Решили не оперировать, подождать еще. И правильно. Через пару недель девочка поправилась и была выписана домой. И у нее будут еще дети, и она будет еще счастлива! Ведь это же новый год и в этот праздник случаются чудеса – думала я, погружаясь в 15.00 в мягкую пахнущую альпийской свежестью ариэля или тайда постель под грохот пластмассового грузовика, подаренного сыну Дедом Морозом. Запрятав сотовый под груду подушек, закрыла глаза: Пусть все будут… Нет, надо положить телефон поближе – вдруг кому-то понадоблюсь. Пусть все будут здоровы!

Сказка про капасик

В одной маленькой сказочной стране жил-был Главный гном и были у него дети: Подросший гном, гном Бом-бом и гном Би-би. Жили они в домике на берегу Большого Озера, в самой Середине Леса. Главный гном вел хозяйство, собирал грибы и ягоды, выращивал огурцы и картошку, готовил обеды и стирал одежду. Подросший гном бегал с другими Подросшими гномами, веселился, купался, иногда помогал Главному гному. А Бом-бом и Би-би – были совсем крошечными гномами, они целыми днями играли друг с другом, или с Подросшим гномом, или Главным гномом. Но больше всего они любили сидеть у Главного гнома на руках. Но руки у Главного гнома всегда были чем-то заняты.
В то самое Утро Главный гном возился на кухне и вдруг услышал шум в комнате. Он вошел в комнату и увидел, что на полу разлито молоко, по которому Бом-бом катает машинки, вырисовывая на только что вычищенных досках неимоверные завитушки и кренделя. Би-би хлопала в ладошки и подначивала Бом-Бома.
- Ай-я-яй! Бом-бом! Ты плохо делаешь! Я дал молоко, чтобы его пить, а не размазывать по полу! – возмутился главный Гном, вытирая мокрые руки о фартук.
- Бееее! – показал язык Бом-бом и бросил на мокрый пол чистое белье. Би-би засмеялась.
- Ах так! – не сдержался Главный гном. – Ну тогда стой вот в этом углу! – и отвел Бом-бома в самый дальний угол комнаты.
Бом-бом стоял в углу и всхлипывал. Би-би вертелась рядом, пытаясь заглянуть через плечо брата. Главный гном быстро прибрался и удалился на кухню. Через 2 минуты сердце его не выдержало, и он вернулся:
- Ну ладно, выходи! – сказал Главный гном и вывел Бом-бома из угла. – Можешь играть, только не устраивай беспорядок. Хорошо?
Бом-бом кивнул, вытирая слезы.
- Мама, капасик! – внезапно сказал он вслед уходящему Главному гному.
- Что такое капасик? – удивился Главный гном, останавливаясь с банкой готовых к засолке огурцов в дверях.
- Капасик!
Бом-бом растеряно стоял посреди комнаты.
- Би-би, что он потерял?
Но Би-би молчала. Она еще не умела говорить.
- Капасик, мама! – жалобно сказал маленький Бом-бом.
Главный гном наклонился, поднял карандаш и протянул его малышу:
- На, ты это ищешь?
Бом-бом вяло взял карандаш, сел за стол. И они с Би-би на несколько минут увлеклись рисованием.
Главный гном вновь занялся солениями на кухне.
Минут через 10 к нему пришел Бом-бом и дернул за подол юбки:
- Мама, капасик!
- Сейчас, - машинально ответил Главный гном, притирая крышку к очередной банке. – Сейчас, малыш, на, вот тебе колбаска! Это капасик?
Главный гном протянул ровный розовый кружок, пахнущий молоком. Бом-бом с радостью схватил колбасу и убежал в комнату. Через 5 секунд затопали крошечные ножки Би-би. Главный гном дал и ей кусочек.
Только Главный гном спустился в погреб, чтобы расставить банки, как наверх влетел запыхавшийся Подросший гном.
- Мам, дай еды!!!
И тут же раздался рядом голос Бом-бома:
- Капасик!
- Мам, он какой-то капасик хочет! – сообщил громогласно Подросший гном.
- Возьми колбасу, она на верхней полке в холодильнике, - крикнул Главный гном и тут же услышал:
- Сейчас, Бом-бомка! Я тебе колбаски отрежу и сам закушу.
Через секунду раздалось несколько странных звуков, похожих на падение колбасы, сыра и масла с верхней полки холодильника, потом тихая ругань Подросшего гнома, хихиканье младших гномиков и, наконец, финальный хлопок дверцы.
- Мам, я - в футбол!
Только его и видели. Несколько громких шагов-прыжков босыми ногами по траве и уже где-то далеко вопли Подросших гномов.
Работа в саду – не самое приятное дело. Главный гном без особого удовольствия забрался на грядки моркови и с тоской окинул плантацию взглядом…
- Капасик! Мама, капасик! – рядом стоял Бом-бом с вечным спутником Би-би и жалобно смотрел в глаза Главного гнома.
- Послушай, я не знаю, что такое капасик. Может быть, подойдет песочек в песочнице и горка, с которой можно кататься? Там еще и качели…
Пока главный гном перебирал в голове все слова на «к», Би-би уже согласилась с ним и тянула Бом-бома к детской площадке.
Через два часа прополки, наконец-то разогнув спину, Главный гном вздохнул и улыбнулся – самая неприятная работа, намеченная на сегодня, была выполнена.
- Мам, дай еды!
Главный гном вздрогнул от неожиданности: перед ним выросла тонкая высокая фигурка Подросшего гнома.
- Есть хочу!
- Сейчас будем обедать…
- Капасик! – Бом-бом стоял между морковных грядок.
- Мам, что ему надо? – спросил Подросший гном.
- Не знаю.
- Бом-бом, что тебе надо? – Подросший гном обнял братика.
- Капасик, - досадливо сообщил малыш.
Стоящая рядом Би-би улыбалась.
- А, знаю! Тебе камазик нужен, машинка! Бежим в дом!
И старший брат увлек за собой малышей.
- Руки помойте! – успел крикнуть вдогонку Главный гном.
После обеда все собрались на Озеро. Гномики плескались и плавали, брызгались и загорали, играли в камушки и песок.
Вдруг Бом-бом остановился, повернулся к Главному гному и серьезно сказал:
- Капасик!
- Да что же это такое! – всплеснул руками Главный гном.
И тут на помощь пришел Подросший гном:
- Бом-бомка! Иди сюда, будем карасиками нырять!
Игра снова завертелась…
Главный гном отошел чуть в сторону, чтобы прополоскать стираное белье. Озеро было огромным и чистым. Оно было таким большим, что только Главный гном умел его переплывать, а Подросшему гному было запрещено даже думать об этом! Воды была чистая-чистая, теплая-теплая, словно ложишься в парное молоко. И только на середине, спустив ноги вниз, ощущаешь холодные струйки родников. Из-за края леса на противоположном берегу вынырнул поезд. Он вез куда-то других гномов. «Когда-нибудь я напишу про то, что такое жить на станции,- подумал Главный гном, - Я расскажу, что думает…»
- Мам, есть хочу! Дай еды! – раздалось над ухом Главного гнома: светло-карие глаза весело и по-детски открыто смотрели на мать.
Главный гном улыбнулся:
- Сходи-ка в магазин. Купи молока, кефира, сметаны, творога и хлеба. Машина только что проехала – значит, привоз был.
- Ага! – длинноногий Подросший гном уже прыгал через траву, словно кенгуру, и размахивал полотенцем.
Не успел Главный гном одеть малышей, как Подросший гном вернулся, полный возмущения:
- А деньги???
Главный гном вздохнул:
- Ты же знаешь, где они лежат – возьми.
Не прошло и двух минут, а Подросший гном снова несся по тропинке с вопросом:
- А можно, а можно я еще шоколадку куплю?!
- Можно…
- А чупа-чууууупс???? – слышалось уже вдалеке.
- Дааааа, - ответил Главный гном и повел гномиков домой.
Ужинали земляникой с молоком и свежей булкой. Землянику собирали накануне. Гномьи леса богаты на ягоды и грибы!
Запихивая на ходу последнюю ложку за щеку, Подросший гном тут же исчез доигрывать футбол, а Главный гном пошел в огород поливать грядки. Малыши увязались с ним.
- Капасик! – снова раздалось позади.
Главный гном уже не знал, сердиться ему или плакать.
- Малыш! Я не знаю, что такое капасик. Принеси мне и покажи!
Бом-бом продолжал рассеянно смотреть по сторонам и от напряжения засосал пальчик. Главный гном тяжело вздохнул. «Что это за капасик такой!» Тут появилась Би-би. Она несла в руках книжку со стихами для малышей. Подойдя к Бом-бому, она показала ее, и малыш радостно воскликнул, тыкая пальцем в обложку:
- Капасик!!!
- Ах, книжку почитать! – воскликнул Главный гном с облегчением, - конечно почитаем. Сейчас дела доделаем, зубки почистим и ляжем в кроватки. И тогда почитаем!
«Какая Би-би молодец! Догадалась,» - добавил он про себя.
Солнце уже село, настал благословенный час без комаров и мух, повисла тишина на фоне ярко-розового слоеного неба… Маленькие гномики, пахнущие земляникой и молоком, уселись на кровати Главного гнома. Вскоре в свою кровать прошмыгнул Подросший гном, предварительно поболтав ногами в тазу с водой и полсекунды умывшись. Книжка закончилась. Би-би спала, обнимая куклу, Главный гном поцеловал ее и положил в кроватку. А Бом-бом еще не спал, и вдруг он тихонько заплакал:
- Мама, капасик!
- Господи, детка, а это разве не капасик? – спросил Главный гном, в отчаянии показывая на книгу.
Малыш помотал головой. Главный гном обнял его. Прижал к себе и стал целовать в мягкие щеки, маленький носик и заплаканные глазки, приговаривая:
- Прости меня, малыш, я не знаю, что такое капасик, не понимаю!
- Вот капасик! – прошептал Бом-бом между поцелуями и прижался губами к маминой щеке.
Главный гном застыл:
- Капасик – это поцелуй?
- Да, - выдохнул Бом-бом.
- Но почему «капасик»?
Но Бом-бом уже не ответил, он сладко зевнул и тут же заснул со счастливой улыбкой.
Главный гном растерянно потянулся к книжке: на обложке мать целовала ребенка…
Положив малыша в кровать, Главный гном подошел к Подросшему гному и поцеловал его в лоб.
В ту ночь Главному гному не спалось – слезы сами тихо катились по щекам. Никто не знает, о чем он думал, но все догадываются…